Неточные совпадения
Это был не подвиг, а
долг. Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: «Жизнь — не сад, в котором
растут только одни цветы», — поздно думал он и вспомнил картину Рубенса «Сад любви», где под деревьями попарно сидят изящные господа и прекрасные госпожи, а около них порхают амуры.
Списавшись с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него денег на воспитание его же детей не вытащишь (хотя тот прямо никогда не отказывал, а только всегда в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь в чувствительностях), он принял в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что тот
долгое время даже и
рос в его семействе.
Наконец, дошел черед и до «Письма». Со второй, третьей страницы меня остановил печально-серьезный тон: от каждого слова веяло
долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие; жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда… читаю далее, — «Письмо»
растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце.
Кетчер махал мне рукой. Я взошел в калитку, мальчик, который успел
вырасти, провожал меня, знакомо улыбаясь. И вот я в передней, в которую некогда входил зевая, а теперь готов был пасть на колена и целовать каждую доску пола. Аркадий привел меня в гостиную и вышел. Я, утомленный, бросился на диван, сердце билось так сильно, что мне было больно, и, сверх того, мне было страшно. Я растягиваю рассказ, чтоб
дольше остаться с этими воспоминаниями, хотя и вижу, что слово их плохо берет.
— Ох, трудно, милушка… Малый венец трудно принимать, а большой труднее того. После малого пострижения запрут тебя в келью на шесть недель, пока у тебя не отрастут ангельские крылья, а для схимницы вдвое
дольше срок-то. Трудно, голубушка, и страшно… Ежели в эти шесть недель не отрастишь крыльев, так потом уж никогда они не
вырастут… Большое смущение бывает.
Выйдя на крыльцо собрания, он с
долгим, спокойным удивлением глядел на небо, на деревья, на корову у забора напротив, на воробьев, купавшихся в пыли среди дороги, и думал: «Вот — все живет, хлопочет, суетится,
растет и сияет, а мне уже больше ничто не нужно и не интересно.
В нравственном отношении оба
выросли в понятиях «
долга», оба знали цену «послушанию», оба были трудолюбивы, толковиты и прямо отыскивали суть дела.
Общая сумма их 4 миллиарда фунтов или 40 миллиардов рублей, и
долги эти с каждым годом
растут».
И вдруг его обожгло. Из-за первого же угла, словно из-под земли,
вырос квартальный и, гордый сознанием исполненного
долга, делал рукою под козырек. В испуге он взглянул вперед: там в перспективе виднелся целый лес квартальных, которые, казалось, только и ждали момента, чтоб вытянуться и сделать под козырек. Он понял, что и на сей раз его назначение, как помпадура, не будет выполнено.
Между тем уважение к Надежде Петровне все
росло и
росло. Купцы открыто говорили, что, «если бы не она, наша матушка, он бы, как свят Бог, и нас всех, да и прах-то наш по ветру развеял!». Дворяне и чиновники выводили ее чуть не по прямой линии от Олега Рязанского. Полициймейстер настолько встревожился этими слухами, что, несмотря на то что был обязан своим возвышением единственно Надежде Петровне, счел
долгом доложить об них новому помпадуру.
Снова поток слез оросил его пылающие щеки. Любонька жала его руку; он облил слезами ее руку и осыпал поцелуями. Она взяла письмо и спрятала на груди своей. Одушевление его
росло, и не знаю, как случилось, но уста его коснулись ее уст; первый поцелуй любви — горе тому, кто не испытал его! Любонька, увлеченная, сама запечатлела страстный,
долгий, трепещущий поцелуй… Никогда Дмитрий Яковлевич не был так счастлив; он склонил голову себе на руку, он плакал… и вдруг… подняв ее, вскрикнул...
В семье имя Сони не упоминалось, а слава Бороздиной
росла, и
росли также слухи, что Давыдов дурно обращается с ней, чуть ли даже не бьет. Дурные вести получались в труппе, и, наконец, узнали, что Давыдов бросил Бороздину, променяв ее после большого карточного проигрыша на богатую купчиху, которая заплатила его
долги, поставив условием, чтоб он разошелся с артисткой.
Я говорил, что начинает создаваться общественное мнение… что в юношах воспитывается чувство справедливости, чувство
долга, и оно
растет,
растет и принесет плоды.
Ни отца, ни матери он не помнит и не знает,
рос и воспитывался он где-то далеко, чуть не на границах Сибири, в доме каких-то бездетных, но достаточных супругов из мира чиновников, которых
долгое время считал за родителей.
Вспоминаю злую жадность монахов до женщины и все пакости плоти их, коя и скотом не брезгует, лень их и обжорство, и ссоры при дележе братской кружки, когда они злобно каркают друг на друга, словно вороны на кладбище. Рассказывал мне Гриша, что как ни много работают мужики на монастырь этот, а
долги их всё
растут и
растут.
Отбелились холсты свежею юрьевой
росою, выехал вместо витязя Егория в поле Иеремия пророк с тяжелым ярмом, волоча сохи да бороны, засвистали соловьи в Борисов день, утешая мученика, стараниями святой Мавры засинела крепкая рассада, прошел Зосима святой с
долгим костылем, в набалдашнике пчелиную манку пронес; минул день Ивана Богословца, «Николина батюшки», и сам Никола отпразднован, и стал на дворе Симон Зилот, когда земля именинница.
— Дух, сударь, — ответствует Лука, — бывает не по разуму: дух иде же хощет дышит, и все равно что волос
растет у одного
долгий и роскошный, а у другого скудный.
— Слышали, матушка, слышали и немало потужили, — сказал Марко Данилыч. — Дунюшка у меня
долгое время глаз осушить не могла. Подруги ведь, вместе в вашей обители
росли, вместе обучались.
Не надо думать, что вера истинна оттого, что она старая. Напротив, чем
дольше живут люди, тем всё яснее и яснее становится им истинный закон жизни. Думать, что нам в наше время надо верить тому же самому, чему верили наши деды и прадеды, — это всё равно, что думать, что, когда ты
вырос, тебе будет впору твоя детская одежа.
Росы к утру не было, но о полднях небо потемнело и начало будто тучиться. Вскоре и в самом деле за
Долгим лесом, принадлежавшим соседнему имению, стало густеть и появилась туча, но какая-то удивительная: вышла и стала на одном месте и дальше не двигалась.
Чем ближе приближался корвет к Кронштадту, тем сильнее
росло нетерпение моряков. Несмотря на то, что Игнатий Николаевич, любовно хлопотавший в своей «машинке», как он нежно называл машину «Коршуна», пустил ее «вовсю», и корвет, имея еще триселя, шел узлов до десяти, всем казалось, что «Коршун» ползет, как черепаха, и никогда не дойдет. И каждый считал своим
долгом покорить Игнатия Николаевича за то, что ход мал.
— Ешь кашу, свет-родитель, кушай, докушивай! Жуй да глотай бабину кашу на рост, на вырост, на
долгую жизнь сынка! Все доедай до капельки, не то сынок рябой
вырастет.
Как автор"Некуда", которому приходилось много платить, он выказывал себя довольно покладистым, и
долг ему за гонорар начал
расти к концу 1864 года.
До получения своей наследственной части Григорий жил в Петербурге в крайней нужде и, постоянно имея надобность в деньгах, делал займы, причем, занимая рубль, он давал вексель на десятки рублей, благо в Петербурге нашлось немало людей, дававших на таких условиях взаймы будущему наследнику Богачева; таким-то простым способом
долг Григория и
вырос до громадной цифры.
— Если я вижу на моем цветке, который я
вырастил, букашку, я сбрасываю ее и давлю ногой. Если я вижу, что бешеная собака может броситься на мою дочь, я беру ружье и убиваю собаку. Это мой
долг… Я исполнил его сегодня…
Остров этот очень
долгое время был пуст и заброшен: на нем
рос лишь высокий бурьян и глухая крапива; но лет двадцать тому назад на нем разведена большая огородная бакша, составляющая нынче временную собственность одного очень оригинального человека, ставшего вне старогородских религиозных партий и избравшего себе путь — им же не всякий способен идти.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митинька так вел дела, что
долги неудержимо
росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Уже темнело, и погас странный, желтоватый отблеск; окутанная туманом, неслышно
вырастала долгая осенняя ночь, и, точно испуганные, сближались дома и люди.